Неточные совпадения
В середине комнаты стоял стол, покрытый оборванной черной клеенкой,
из-под которой во многих местах виднелись края, изрезанные перочинными
ножами.
Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая — ни дать ни взять икона старинного письма; нос узкий, как лезвие
ножа; губ почти не видать, только зубы белеют и глаза, да
из-под платка выбиваются на лоб жидкие пряди желтых волос.
А тут уж разно рассказывают: одни говорят, что этот управляющий сразу бросился на барина с
ножом, но другие — что Тулузов успел его сослать и тот, однако, бежал
из-под конвоя и, пробравшись к своему патрону ночью, зарезал его.
— Да не кто другой. Вот, примерно, тянулось раз судишко на бичеве
из-под Астрахани вверх по матушке-Волге. На судишке-то народу было немало: всё купцы молодцы с пищалями, с саблями, кафтаны нараспашку, шапки набекрень, не хуже нашего брата. А грузу-то: золота, каменьев самоцветных, жемчугу, вещиц астраханских и всякой дряни; еще, али полно! Берег-то высокий, бичевник-то узенький, а среди Волги остров: скала голая, да супротив теченья, словно
ножом угол вышел, такой острый, что боже упаси.
Дерево было как
ножом срезано у самого корня и лежало на земле, а
из-под ветвей его, смешавшихся с колосом ржи, раздавался противный, режущий крик: это драл глотку давешний ворон.
Сильно бились сердца их, стесненные непонятным предчувствием, они шли, удерживая дыхание, скользя по росистой траве, продираясь между коноплей и вязких гряд, зацепляя поминутно ногами или за кирпич или за хворост; вороньи пугалы казались им людьми, и каждый раз, когда полевая крыса кидалась
из-под ног их, они вздрагивали, Борис Петрович хватался за рукоятку охотничьего
ножа, а Юрий за шпагу… но, к счастию, все их страхи были напрасны, и они благополучно приближились к темному овину; хозяйка вошла туда, за нею Борис Петрович и Юрий; она подвела их к одному темному углу, где находилось два сусека, один из них с хлебом, а другой до половины наваленный соломой.
Марья Павловна держала в руке большой раскрытый
нож; ее густые русые волосы слегка растрепались, небольшой зеленый листок запутался в них, коса выбилась
из-под гребня, смуглое лицо зарумянилось, и красные губы раскрылись: платье казалось измятым. Она дышала быстро; глаза ее блестели; видно было, что она работала в саду. Она тотчас же вышла из комнаты, девочки побежали за ней.
На завтрашний день Петруся и меня прибрали и убрали отлично! Батенькины лучшие пояса,
ножи с золотыми цепьями за поясами, сабли турецкие в богатых оправах… фа! такие молодцы мы были, что
из-под ручки посмотреть! Маменька и Тетяся очень мною любовались. Повезли же нас в берлине, данном за маменькою в приданое, запряженном в шесть коней, в шорах; один машталер управлял ими и поминутно хлопал бичом. Мы выехали из дому очень покойно, и я с маменькою, и даже с Тетясею, попрощался кое-как.
Этот Ливцов — даже искренно ведь в дружбу с Голубенкой вошел, совсем помирился, да мало того-с — в шафера к нему сам напросился, венец держал, а как приехали
из-под венца, он подошел поздравлять и целовать Голубенку да при всем-то благородном обществе и при губернаторе, сам во фраке и завитой-с, — как пырнет его в живот
ножом — так Голубенко и покатился!
Власть кудесника так велика, что в любой момент он может выбить из бытовой колеи, причинить добро или зло — простым действием, которое в руках у него приобретает силу: у галицких русинов знахарь втыкает
нож по рукоятку под порог первых дверей хаты; тогда зачарованный, схваченный вихрем, носится по воздуху до тех пор, пока заклинатель не вытянет потихоньку
из-под порога воткнутый
нож.
Вошли служители с лестницей, из которых один придержал ее на себе, а другой влез на нее и без всякой осторожности перерезал
ножом полотняную веревку. Труп с шумом грохнулся на землю. Солдат, державший лестницу, едва выскочил
из-под него. Я поспешил уйти. Полицмейстер тоже вскоре появился за мной.
— Эх, кабы ты меня зарезал, — глубоко вздохнув, сказала Матрёна и, освободясь
из-под его руки, вновь отвернулась от него. Тогда и он отшатнулся, поражённый не её словами, а тоном их. Он слыхал из её уст эти слова, не раз слыхал, но так — она никогда не говорила их. Минуту назад ему было бы легко ударить её, но теперь он не мог и не хотел этого. Почти испуганный её равнодушием, он бросил
нож на стол и с тупой злобой спросил...
А
из-под земли, из-за кустов, изо всех оврагов выбегают какие-то ужасные, неведомые люди, дикие крики их трепет наводят, в руках топоры и
ножи…
Авария обошлась без человеческих жертв. С большим трудом мы вытащили лодку
из-под плавника. Она была пуста и так изломана, что не годилась для плавания. Все имущество погибло: ружья, продовольствие, походное снаряжение, запасная одежда. Осталось только то, что было на себе; у меня — поясной
нож, карандаш, записная книжка и засмоленная баночка со спичками. Весь день употребили на поиски утонувшего имущества, но ничего не нашли.
—
Нож — разлюбезное дело… — как-то особенно смачно произнес высокий коренастый мужик с всклокоченными черными волосами и бородой, в расстегнутом армяке,
из-под которого виднелась рубаха страшно засаленная, но когда-то бывшая красной.
— Я уже слышал, что вам нужно! — отвечал захваченный. — Если не верите, что я охотно предаюсь вам, то обезоружьте меня: вот мой меч, — говорил он, срывая его с цепи и бросая под ноги лошади Бернгарда. — А вот еще и
нож, — продолжал он, вытаскивая
из-под полы своего распахнутого кожуха длинный двуострый
нож с четверосторонним клинком. — Им не давал я никогда промаха и сколько жизней повыхватил у врагов своих — не перечтешь. Теперь я весь наголо.
Василий снова подбежал к ней, занес
нож, чтобы повторить удар, но она освободила
из-под одеяла правую руку и схватилась за
нож убийцы: два пальца ее правой руки упали на пол и кровь фонтаном брызнула в лицо Василия.
— Я уже слышал, что вам нужно, — отвечал захваченный. — Если не поверите, что я охотно предаюсь вам, то обезоружьте меня, вот мой меч, — говорил он, срывая его с цепи и бросая под ноги лошади Бернгарда. — А вот еще и
нож, — продолжал он, вытаскивая
из-под полы своего распахнутого кожуха длинный двуострый
нож с четверосторонним клинком. — Им не давал я никогда промаха и сколько жизней повыхватил у врагов своих — не перечтешь. Теперь я весь наголо.
Он был бледен, как мертвец, и дико озирался по сторонам. Паша ушла. Он вынул
из-под передника
нож, попробовал его на ногте большого пальца левой руки и снова спрятал.